Сын и брат строителя начал карьеру с того, что Бернес попросил его не орать, а Гагарин выдал ему золотую медаль. Годы спустя Владимир Винокур несколько раз оказывался на волосок от смерти, но не терял чувства юмора.
Как Аркадий Исаакович и Натан Львович превратились в Аркашу и Натанчика, какая шутка опозорила гордость русского оружия и почему балерина летает на трапеции.
Мастер спорта по исполнению форшмака
— Отец — строитель, мама — учительница, старший брат — строитель. Как в серьезной семье появляется певец-пародист? Это врожденное или приобретенное?
Чувство юмора не появляется из-за того или иного образования. В моем случае это гены отца, а также дедушки по маминой линии. Он прекрасно пел, был душой компании, играл в любительском еврейском театре на Украине, в Кривом Роге. Туда приезжала Анна Гузик, известная певица и актриса, дед с ней пел. Гузик рассказала о дедушке Михоэлсу, тот пригласил его в ГОСЕТ, но бабушка запретила.
— А кем ваш дед был по основной профессии?
Заготовщиком. Они с братьями делали заготовки для обуви. Помню, как мы шли по улицам Кривого Рога, и дедушка Юлий с братом Моисеем громко разговаривали на идише. Вообще, там была крупная еврейская диаспора, неудивительно, что нынешний президент Украины родом из Кривого Рога. Прабабушка Дися была верующей, мы с братом в детстве пытались задувать свечи, которые она зажигала…
— Как насчет еврейских кулинарных традиций?
Мама была мастером спорта по исполнению фаршированной рыбы и форшмака. Брат Боря тоже гениально готовил гефилте фиш и форшмак. Мы дружили с хоккеистом Валерой Харламовым. Когда ему дали квартиру в Москве на проспекте Мира, Валера умолял: «Пусть Борька приедет, сделает фаршированную рыбу для всей команды». Боря приезжал и делал фаршированную рыбу.
Отец, конечно, хотел, чтобы я, как и он сам, и как мой брат, окончил ЛИСИ (Ленинградский инженерно-строительный институт). Он был фанатом своей профессии, но в результате принял мой выбор. Есть видеозаписи, когда отец сидит в зале и смотрит на сцену вполоборота: ему нравилась реакция людей, когда я выступаю, он гордился этим. Лучше быть хорошим артистом, чем средним строителем.
— Отчество Натанович вам не мешало в карьере?
Никогда! Знаю огромное количество примеров, когда евреи, несмотря на национальность, отчество и родословную, добивались огромных успехов — тот же Аркадий Исаакович Райкин. Мой отец был прекрасным руководителем огромного строительного объединения, у него десятки тысяч людей были в подчинении. Папа восстанавливал послевоенный Курск, очень много заводов построил и был уважаемым человеком.
Кстати, про Аркадия Исааковича. Папа, будучи в командировке в Москве, попросил, чтобы я достал ему билет на концерт Райкина. Я его повез в Олимпийскую деревню, договорился с администрацией. После концерта мы зашли в гримерную: «Аркадий Исаакович, хочу познакомить вас со своим папой». — «Да, здравствуйте, как вас зовут?» — «Натан Львович». — «Очень приятно. А вы откуда? Кем работаете?» Папа окончил Ленинградский инженерно-строительный институт в июне 1941 года, и потом они все ушли на фронт.
Как только Райкин узнал, что папа, как и он сам, учился в Ленинграде, я тут же стал лишним. Они перешли на ты: Аркаша, Натанчик, у них нашлись общие знакомые, они делились воспоминаниями, притом что обычно Аркадий Исаакович был очень сдержанным в эмоциях человеком.
— Какие еврейские песни вы помните с детства?
«А идише мамэ», «Лехаим». Лехаим, а шнепсл ломир махн, Лехаим, фар але гуте захн! Мы много работали с Ефимом Александровым (Зицерманом), и на гастролях в Израиле, Америке, Австралии и Германии я просил его исполнять еврейские песни. Потом он сделал свою программу «Песни еврейского местечка».
— Почему даже веселые еврейские песни написаны в миноре?
Не так уж и легко жилось их авторам и слушателям. Ровно по этой же причине так много евреев ушло в советский юмор. Евреи умели смотреть на себя со стороны и улыбаться, потому что жизнь была жуткая и нужно было найти силу воли, чтобы улыбаться. Отсюда и огромное количество еврейских анекдотов. Это единственная нация, которая умеет смеяться не только над другими, но и над собой.
Хотят ли русские войны?
— Еще подростком вы выступали в «Артеке» и получили медаль из рук самого Гагарина. Неплохой старт карьеры.
А до того я встретился с другим великим человеком. В те времена друзья были как братья, а соседи как родственники. Подзывает меня сосед Исаак Шац: «Ко мне приехал друг детства, мы вместе учились в техникуме. Спой ему что-нибудь». Я же был гордостью лестничной площадки, пел в пионерском дворце и выиграл путевку в «Артек».
Гостя звали Марк Наумович Бернес. Я онемел, конечно. Бернес улыбнулся: «Ну что, мальчик, споешь?» Я заорал: «Хотят ли русские войны-ы-ы-ы?» Марк Наумович, в репертуаре которого была эта песня, говорит: «Что же ты кричишь, они ж войны-то не хотят». С тех пор я задумываюсь над тем, что пою.
Когда я уже служил в армейском ансамбле песни и пляски, мы выступали на стадионе «Динамо». Вдруг я увидел Марка Наумовича, он сидел с палочкой перед выходом на сцену. Я подошел, напомнил о себе. «Да, помню, как ты орал. И как сложилась твоя судьба?» Я рассказал, что заканчиваю службу и иду поступать в театральный институт на музыкальное отделение. Бернес вздохнул: «А я иду… в обратную сторону. Меня привезли из больницы записывать новую песню». Это были «Журавли» Яна Френкеля. Через месяц Марк Бернес умер.
Многих я застал, со многими работал, это были великие люди. И Клавдия Ивановна Шульженко, и Леонид Осипович Утесов, и Людмила Георгиевна Зыкина…
— Почему сейчас нет великих, притом что талантливых предостаточно?
Времена меняются, тогда были одни звезды, сейчас другие. Тогда выступали вживую, сейчас есть интернет. Артисты прошлого были людьми всесторонне и интеллектуально развитыми, знали литературу, изобразительное искусство, философию. Из молодых артистов я могу отметить Максима Галкина. Он действительно эрудит, продолжает развиваться и не останавливается.
— Вы должны были стать советским эстрадным певцом, как Эдуард Хиль или ваш друг Лев Лещенко. На каком этапе юмор и пародия в вашем творчестве стали превалировать?
Это началось в том же «Артеке»: я говорил что-то, а вокруг смеялись. Я это заметил. Потом в армии обнаружил, что могу делать пародии на нашего старшину, на полковника. Я их голосами мог звонить и приказывать, это вызывало немыслимую реакцию. Как-то мы с приятелем были в самоволке, вышли из кинотеатра с девушками. Я решил выступить: позвонил из телефона-автомата дневальному и голосом полковника приказал прислать за нами автомобиль. Через 15 минут приехала машина, Коля, водитель, умирая со смеху, повез нас. Около Дома офицеров уже стояли старшина и полковник. Тот, как меня увидел, взревел: «На гауптвахту его! На 10 суток!»
— Отсидели?
Меня спас концерт во Дворце съездов, на котором я должен был выступать в дуэте. Нас во всеуслышание поблагодарил маршал Гречко.
В институте я выходил петь и на экзаменах объявлял: «Чайковский. Ария Евгения Онегина из оперы «Евгений Онегин». В зале случалась истерика, а декан говорил: «Выйдите, вернитесь и еще раз объявите». С каждым разом мой конферанс звучал все смешнее и смешнее. Народный артист России солист Большого театра Петр Иванович Селиванов, который выпустил и Леву Лещенко, и много других артистов, потом сказал: «Володя, пойми, твой хлеб с маслом, да еще с икрой сверху — не в пении, а в юморе».
— Вы не боялись цензуры? Каждую шутку надо было перепроверять и залитовывать.
В жанре классической сатиры я не работал, ее в СССР особо не было, Салтыков-Щедрин отдыхал в это время. Я занимался пародиями и юмором: мужчина-женщина, теща и так далее.
— Хазанов тоже не занимался сатирой, но его тем не менее на год отстранили от телеэфиров.
Да, за монолог Ефима Смолина «Письмо генералу». У меня был похожий эпизод с монологом «Жертва гипноза» того же автора. Там была реплика: «У меня друг, Мишка Кутузов, в ЖЭКе работает, сейчас бюллетень взял, что-то у него с глазом». На меня написали письмо: артист Винокур позорит гордость русского оружия. Хотели лишить официальных площадок, но потом был концерт в Государственном центральном концертном зале, куда меня позвали на День милиции, и это все разрулило.
Недолет, перелет и перитонит
— Вы не боитесь, что нейронные сети отнимут хлеб у пародистов? Уже есть технологии, позволяющие синтезировать любой голос.
Для людей главным является видеоряд, поэтому на мой век живых выступлений хватит. Столько кошмара по телевидению, и еще эта пандемия… Хочется, чтобы люди смеялись, а не пугались. И им этого тоже хочется.
— Кажется, Магомаев говорил, что любой профессиональный певец умеет пародировать других. Это правда?
Нет, это особое искусство. Говорю не потому, что этим занимаюсь, а потому, что это действительно сложно.
— Да, с тем же Виктором Чистяковым никто сравниться не мог.
Трагическая у него биография. Я еще в институте учился, поэтому не могу похвастаться дружбой с Витей. Лева тогда остался в Москве, чтобы выступить в Колонном зале с оркестром Силантьева, а Витя с музыкантами Лещенко улетел на юбилей Харьковского театра оперетты. И Чистяков, и музыканты погибли.
Потом, кстати, Леве — и мне — повезло еще раз. Мы должны были плыть на пароходе «Адмирал Нахимов», но в результате опоздали, решили остаться в Новороссийске.
— Вы к этому спасению относитесь как к случайности или как к проявлению некой высшей силы?
Сложно сказать. Это был не единственный случай. В Афганистане в финале концерта я стоял на сцене. В зале тысяча бойцов, командующий Борис Всеволодович Громов. Вдруг раздался взрыв, потом второй: как оказалось, недолет и перелет. Слава Б-гу, третьего выстрела не было, у душманов заклинило автоматику. Обычно снаряды идут подряд. Потом была страшная автокатастрофа в Германии. Иосиф Кобзон, мой старший товарищ, тогда договорился, чтобы меня забрали наши военные врачи. Это меня спасло: доктора без дополнительных операций сложили меня по частям, сохранили обе ноги, которые немцы хотели ампутировать.
Еще был случай на съемках «Аншлага». Болел живот, я думал: ну, пройдет. А продюсер Александр Достман посадил меня в машину и отправил в больницу. На хирургическом столе оказалось, что это перитонит. Мне везет, да. Хочется верить, что Б-га я особенно не гневил.
— Есть ли у вас профессиональные секреты, позволяющие поддерживать голос и оставаться в форме?
Гены. Моя мама прожила 96 лет. Мечтаю хотя бы приблизительно подойти к этому возрасту. Моя матушка Аня, королева Анна, была нашей эстрадной мамой — к ней приходили и Иосиф Кобзон, и Саша Маршал, и Алик Достман, и Саша Розенбаум. У Лещенко папа тоже прожил 99 с половиной лет, мы надеялись, что он дотянет до столетия, но увы.
— Каким вы были отцом? Требовали, чтобы дочь Настя получала солидную профессию с гарантированным доходом или позволяли делать то, что ей нравится?
Надо отдать должное: мне повезло с женой. Знаете анекдот про раввина, к которому приходит его ученик: «Ребе, у меня есть желание жить вечно». Раввин говорит: «Женись». Ученик удивляется: «И что? Я буду жить вечно?» Ребе отвечает: «Нет, но это желание у тебя пропадет». У меня очень классная супруга, с которой я живу 47-й год. В нашем эстрадном деле я как полезное ископаемое, потому что никто не прожил с одной женщиной столько лет. Воспитанием дочки занималась в основном Тамара, потому что я безумно много ездил — гастроли. Из 47 лет совместной жизни лет 20 с лишним я проездил.
Становление личности у Насти строилось на том, чего хотела Тамара. А она хотела, чтобы дочь с детства понимала, что всего нужно добиваться тяжелым трудом. Она ее совсем маленькой отдала в балет, потом было училище Большого театра. Результат — солистка Большого театра Настя Винокур, которая исполняет много характерных партий. Она решила, что любит Cirque du Soleil, влюбилась в этот жанр, работала в кольце, на канате, без лонжи, без страховки, и ее все зауважали. Я говорю: «Настя, ты хочешь в Книгу Гиннесса войти? Никто из балерин выше двух метров не поднимался над сценой, а ты на высоте 15 метров летала на кольце, на трапеции». Она очень трудовой человек, и я ее глубоко уважаю.
— Что сейчас, во время пандемии, происходит с вашим Театром пародий?
Иногда даем концерты, выезжали в разные города, и очень удачно. Вообще, искусство — это психотерапия. Надо бы дать людям возможность ходить в театры — шанс заразиться там не больше, чем в автобусе и метро. Пандемия — да, люди напуганы. Будем надеяться, что «пройдет и это».
